— принятое в исторической и философской литературе обозначение предшествовавшего марксизму учения о возможности преобразования общества на социалистических принципах, о его справедливом устройстве. Главную роль в разработке и внедрении в общество идей о строительстве социалистических отношений ненасильственным образом, лишь силой пропаганды и примера, сыграла интеллигенция и близкие к ней слои.

Фридрих Энгельс
Социализм: утопический и научный

I
[Развитие утопического социализма]

Современный социализм по своей сути является прямым продуктом признания, с одной стороны, классовых антагонизмов, существующих в современном обществе между собственниками и неимущими, между капиталистами и наемными рабочими; с другой стороны, анархии, существующей в производстве. Но в его теоретической форме современный социализм первоначально представляется якобы как более логичное продолжение принципов, установленных великими французскими философами XVIII века. Как и всякая новая теория, современный социализм сначала должен был соединиться с интеллектуальным запасом в торговле, готовым к его руке, однако глубоко его корни лежали в материальных экономических фактах.

Великие люди, которые во Франции подготовляли умы людей к грядущей революции, сами были крайними революционерами. Они не признавали никакой внешней власти. Религия, естествознание, общество, политические институты — все было подвергнуто самой бессердечной критике: все должно оправдывать свое существование перед судом-местом разума или отказаться от существования. Разум стал единственной мерой всего. Это было время, когда, как говорит Гегель, мир стоял на голове ; во-первых, в том смысле, что человеческая голова и принципы, пришедшие по ее мысли, утверждали, что они являются основой всех человеческих действий и ассоциаций; но также и в более широком смысле, что реальность, которая была в противоречии с этими принципами, фактически перевернулась вверх дном. Каждая форма общества и правительства, существовавшая тогда, каждое старое традиционное понятие, было брошено в лесоматериалы как иррациональное; мир до сих пор позволял себе вести исключительно предрассудки; все в прошлом заслуживало только жалость и презрение. Теперь, в первый раз, появился свет дня, царство разума; отныне суеверие, несправедливость, привилегия, угнетение должны были быть заменены вечной истиной, вечным правым, равенством, основанным на Природе, и неотъемлемыми правами человека.

Сегодня мы знаем, что это царство разума было не чем иным, как идеализированным королевством буржуазии; что это вечное Право нашло свое воплощение в буржуазной справедливости; что это равенство сводится к буржуазному равенству перед законом; что буржуазная собственность была провозглашена как одно из основных прав человека; и что правительство разума, Contrat Social of Rousseau, возникло и только могло возникнуть, как демократическая буржуазная республика. Великие мыслители XVIII века могли, не более, чем их предшественники, выходить за пределы, наложенные на них своей эпохой.

Но бок о бок с антагонизмами феодальной знати и бюргеры, которые утверждали, что представляют все остальное общество, были общим антагонизмом эксплуататоров и эксплуатируемых, богатых бездельников и бедных рабочих. Именно это обстоятельство дало возможность представителям буржуазии выдвинуть себя в качестве не одного особого класса, а всего страдающего человечества. Еще дальше. По происхождению буржуазия была оседлата своей противоположностью: капиталисты не могут существовать без наемных рабочих, и в той же пропорции, что средневековый бюргер гильдии превратился в современного буржуа, подмастерье гильдии и рабочий день за пределами гильдий , превратился в пролетария. И хотя в целом буржуазия в своей борьбе с дворянством могла претендовать на одновременное представление интересов разных рабочих классов того времени, но в каждом великом буржуазном движении были независимые вспышки этого класса который был предшественником, более или менее развитым, современного пролетариата. Например, во времена немецкой Реформации и Крестьянской войны, анабаптисты и Томас Мюнцер ; в великой английской революции,левеллеры ; в великой французской революции, Бабеф .

Это были теоретические изречения, соответствующие этим революционным восстаниям еще не разработанного класса; в XVI и XVII веках, утопические картины идеальных социальных условий; в 18 веке, фактические коммунистические теории (Морелли и Мабли) . Требование о равенстве больше не ограничивалось политическими правами; он был расширен и в социальных условиях отдельных лиц. Это были не просто классовые привилегии, которые нужно было отменить, а сами классы. Коммунизм, аскетичный, осуждающий все удовольствия жизни, спартанцы, был первой формой нового учения. Затем пришли три великих утописта: Сен-Симон , которому движение среднего класса, бок о бок с пролетарием, все еще имело определенное значение; Фурье ; и Оуэн , который в стране, где капиталистическое производство наиболее развито, и под влиянием антагонизмов, порожденных этим, разработал свои предложения по устранению классового различия систематически и в прямом отношении к французскому материализму.

Одно общее для всех трех. Ни один из них не является представителем интересов того пролетариата, который тем временем создавал историческое развитие. Как и французские философы, они не претендуют на освобождение определенного класса для начала, но все человечество сразу. Подобно им, они хотят ввести царство разума и вечной справедливости, но это царство, как они видят, до Царства Небесного от мира французских философов.

Ибо, для наших трех социальных реформаторов, буржуазный мир, основанный на принципах этих философов, совершенно иррационален и несправедлив и поэтому попадает в пыльную дыру так же легко, как феодализм и все предыдущие стадии общество. Если чистый разум и справедливость до сих пор не управляли миром, это имело место только потому, что люди не правильно их поняли. То, что хотел, — это гениальный человек, который сейчас возник и понимает правду. То, что он теперь возник, что истина теперь ясно понята, не является неизбежным событием, по необходимости в цепях исторического развития, а просто счастливой случайностью. Он мог бы так же родиться 500 лет назад, и тогда он мог бы избавить человечество от 500-летней ошибки, раздоры и страдания.

Мы видели, как французские философы XVIII века, предшественники революции, обратились к разуму как к единственному судье всего, что есть. Необходимо было создать рациональное правительство, рациональное общество; все, что противоречило вечному разуму, было безжалостно покончено. Мы также видели, что этот вечный разум был на самом деле не чем иным, как идеализированным пониманием гражданина 18-го века, а затем превращающимся в буржуазию. Французская революция осознала это рациональное общество и правительство.

Но новый порядок вещей, достаточно рациональный по сравнению с более ранними условиями, оказался отнюдь не абсолютно рациональным. Состояние, основанное на причине, полностью рухнуло. « Контрат Социал» Руссо нашел свое воплощение в «Царство террора», из которого буржуазия, потерявшая доверие к своему собственному политическому потенциалу, уперлась в первую очередь в коррупцию Управления и, наконец, под крылом наполеоновского деспотизма , Обетованный вечный мир превратился в бесконечную завоевательную войну.Общество, основанное на разуме, не улучшилось. Антагонизм между богатыми и бедными, вместо того, чтобы раствориться в общем процветании, усилился из-за удаления гильдии и других привилегий, которые в какой-то мере преодолели ее, и путем удаления благотворительных учреждений Церкви. «Свобода собственности» из феодальных оков, которая теперь по-настоящему завершена, оказалась для мелких капиталистов и мелких собственников свободой продавать свою небольшую собственность, раздавленную в результате крупномасштабных соревнований крупных капиталистов и помещиков, этим великим лорды, и, таким образом, поскольку мелкие капиталисты и крестьяне-владельцы были обеспокоены, они стали «свободойот собственности». Развитие промышленности на капиталистической основе порождало нищету и нищету трудящихся масс в условиях существования общества. Наличный платеж становился все более и более, по выражению Карлайл [см. Thomas Carlyle, Past and Present , London 1843] , единственной связи между человеком и человеком. Количество преступлений увеличилось из года в год. Раньше феодальные пороки открыто преследовались средь бела дня; хотя они и не были искоренены, они теперь были в любом случае вытеснены на задний план. Вместо них буржуазные пороки, доселе преданные тайне, стали распускаться все более пышно. Торговля стала в большей степени изменой. «Братство» революционного девиза было реализовано в битве и соперничестве в битве за конкуренцию. Угнетение силой было заменено коррупцией; меч, как первый социальный рычаг, по золоту. Право первой ночи было передано от феодалов буржуазным производителям. Проституция возросла до такой степени, о которой никогда не слышали. Сам брак по-прежнему оставался юридически признанной формой, официальным плащом проституции и, кроме того, дополнялся богатыми культурами прелюбодеяния.

Одним словом, по сравнению с великолепными обещаниями философов, социальные и политические институты, рожденные «триумфом разума», были горько разочаровывающими карикатурами. Все, что было желательным, — это люди, чтобы сформулировать это разочарование, и они пришли с поворотом века. В 1802 году появились Женевские письма Сен-Симона; в 1808 году появилась первая работа Фурье, хотя основа его теории датируется 1799 годом; 1 января 1800 года Роберт Оуэн взял на себя руководство Нью-Ланарк.

Однако в то время капиталистический способ производства, а вместе с ним и антагонизм между буржуазией и пролетариатом все еще был совершенно не полностью развит. Современная индустрия, которая только что возникла в Англии, до сих пор неизвестна во Франции. Но современная индустрия развивает, с одной стороны, конфликты, которые абсолютно необходимы для революции в способе производства и ликвидации своего капиталистического характера — конфликты не только между порожденными им классами, но и между очень производительными силами и формы обмена, созданные им. И, с другой стороны, он развивает в этих очень гигантских производительных силах средства для прекращения этих конфликтов. Если, следовательно, примерно в 1800 году конфликты, возникающие из нового социального порядка, только начинают складываться, это еще более полно относится к средствам их прекращения.«Бесполезные» массы Парижа во время царствования террора смогли на мгновение завоевать мастерство и, таким образом, привести буржуазную революцию к победе, несмотря на то, что сама буржуазия. Но при этом они только доказывали, насколько невозможно, чтобы их господство продолжалось в условиях, которые затем получались. Пролетариат, который тогда впервые превратился из этих «не имеющих ничего» масс как ядро ​​нового класса, пока еще совершенно неспособного к независимым политическим действиям, предстал как угнетенный, страстный порядок, которому, по своей неспособности чтобы помочь себе, помощь в лучшем случае может быть принесена извне или сверху вниз.

Эта историческая ситуация также доминировала в основателях социализма. К грубым условиям капиталистического производства и грубым классовым условиям соответствуют грубые теории.Решение социальных проблем, которые еще скрывались в неразвитых экономических условиях, утописты пытались эволюционировать из человеческого мозга. Общество не представляло ничего, кроме ошибок; удалить их было задачей разума. Поэтому необходимо было открыть новую и более совершенную систему общественного порядка и навязать это обществу извне пропагандой и, где это было возможно, на примере модельных экспериментов. Эти новые социальные системы были опущены как утописты; чем полнее они были разработаны в деталях, тем больше они не могли избежать дрейфования в чистые фантазии.

Когда-то эти факты были установлены, нам не нужно больше останавливаться на этой стороне вопроса, теперь полностью принадлежащей прошлому. Мы можем оставить его литературному мальчику, чтобы торжественно поспорить над этими фантазиями, которые сегодня только заставляют нас улыбаться и перебирать превосходство их собственных лысого рассуждения по сравнению с таким «безумием». Для нас мы восхищаемся потрясающе великими мыслями и зародышами мысли, которые повсюду вырываются через их фантастическое покрытие и к которым эти Филистимляне слепы.

Сен-Симон был сыном великой французской революции, в начале которой ему еще не было 30. Революция была победой третьего сословия — т. Е. Великих народных масс, работающих в сфере производства и торговли, над привилегированнымипраздными классами, дворянами и священниками. Но победа 3-го сословия вскоре показала себя исключительно победой меньшей части этого «сословия», как завоевание политической власти социально-привилегированным сектором, т. Е. Имущественной буржуазией. И буржуазия, несомненно, быстро развивалась во время революции, отчасти из-за спекуляций на землях дворянства и церкви, конфискованных и впоследствии выставлявшихся на продажу, а отчасти мошенничеством нации с помощью армейских контрактов. Именно господство этих мошенников привело к тому, что под руководством директора Франция оказалась на грани развала и тем самым дала Наполеону предлог для его государственного переворота .

Следовательно, для Сен-Симона антагонизм между третьим имением и привилегированными классами принимал форму антагонизма между «рабочими» и «бездельниками». Бездельниками были не просто старые привилегированные классы, но и все, кто, не принимая участия в производстве или распределении, жил на своих доходах. И рабочие были не только наемными рабочими, но и производителями, торговцами, банкирами. То, что бездельники утратили способность к интеллектуальному лидерству и политическому превосходству, было доказано и было окончательно решено. То, что беспристрастные классы не обладали этой способностью, казалось, Сен-Симон доказал опыт Царства террора. Тогда кто должен был возглавлять и командовать? Согласно Сен-Симону, наука и промышленность, объединенные новой религиозной связью, призваны восстановить это единство религиозных идей, которые были утрачены со времен Реформации — обязательно мистическое и жестко иерархическое «новое христианство». Но наука, это были ученые; и промышленность, которая была, в первую очередь, трудящимися буржуа, производителями, торговцами, банкирами. Эти буржуа, несомненно, предназначались Сен-Симоном, чтобы превратиться в своего рода государственных должностных лиц, социальных попечителей; но они по-прежнему держались, по отношению к рабочим, в командирском и экономически привилегированном положении. Банкиры особенно должны были быть призваны направлять все общественное производство путем регулирования кредита. Эта концепция находилась в полном соответствии со временем, когда современная индустрия во Франции и, вместе с тем, пропасть между буржуазией и пролетариатом только начиналась. Но особенно подчеркивает Сен-Симон: это то, что его интересует прежде всего, и, прежде всего, то, что является самым многочисленным и самым бедным классом (« la classe la plus nombreuse et la plus pauvre ») ).

Уже в своих письмах в Женеве Сен-Симон утверждает, что «все люди должны работать». В той же работе он признает также, что Царство террора было правлением не обладающих массой.

«Смотрите, — говорит он им, — что случилось во Франции в то время, когда ваши товарищи владели там; они вызвали голод ». [ Lettres d’un habitant de Genève à ses contemporains , Saint-Simon, 1803]

Но признать Французскую революцию как классовую войну, а не просто одну между дворянством и буржуазией, но между дворянством, буржуазией и невладельцами, было в 1802 году самым беременным открытием. В 1816 году он заявляет, что политика — это наука о производстве, и предсказывает полное поглощение политики экономикой. Знание того, что экономические условия являются основой политических институтов, появляется здесь только в эмбрионах. Но то, что здесь уже очень ясно выражено, — это идея будущего преобразования политического господства над людьми в управление вещами и направление процессов производства, то есть «отмену государства», о котором недавно было так много шума.

Сен-Симон демонстрирует то же превосходство над своими современниками, когда в 1814 году, сразу после вступления союзников в Париж, и снова в 1815 году, во время Стодневной войны, он провозглашает союз Франции и Англии, а затем и из этих стран, с Германией, как единственная гарантия процветающего развития и мира в Европе. Чтобы проповедовать французам в 1815 году, союз с победителями Ватерлоо требовал такой мужества, как историческая дальновидность.

Если в Сен-Симоне мы найдем всеобъемлющую широту взглядов, в силу которой почти все идеи более поздних социалистов, которые не являются строго экономическими, найдены в нем у эмбрионов, мы находим в Фурье критику существующих условий общества, искренне Французский и остроумный, но не на этом счету, тем менее тщательно.Фурье берет буржуазию, своих вдохновленных пророков перед Революцией, и их заинтересованные египтологи после нее, по их собственным словам. Он безжалостно расстается с материальными и моральными страданиями буржуазного мира. Он сталкивается с ней с ослепительными обещаниями более ранних философов общества, в котором должен господствовать разум, цивилизации, в которой счастье должно быть универсальным, безграничной человеческой совершенства и с розовой фразеологией буржуазных идеологов того времени , Он указывает, как повсюду самая жалкая реальность соответствует самым громким фразам, и он переполняет это безнадежное фиаско фраз своим провальным сарказмом.

Фурье — не только критик, его невозмутимо безмятежная природа делает его сатириком и, несомненно, одним из величайших сатириков всех времен. Он изображает с равной силой и обаянием мошеннические спекуляции, которые расцветали после падения революции, и дух шоппинга, преобладающий и характерный для французской торговли в то время. Еще более виртуозна его критика буржуазной формы отношений между полами и положение женщины в буржуазном обществе. Он был первым, кто заявил, что в любом обществе степень освобождения женщины является естественной мерой общего эмансипации.

Но Фурье находится в своем величайшем в своем представлении об истории общества. До сих пор он разделяет весь свой курс на четыре этапа эволюции — дикость, варварство, патриархат, цивилизация. Это последнее совпадает с так называемым гражданским или буржуазным обществом сегодня, т. Е. С социальным порядком, который пришел с XVI в. Он доказывает, что «цивилизованный этап поднимает каждый порок, практикуемый варварством простым способом, в форму существования, сложную, двусмысленную, двусмысленную, лицемерную», — что цивилизация движется «в порочный круг», в противоречиях, которые она постоянно воспроизводит, не будучи способны их решить; следовательно, он постоянно достигает совершенно противоположности тому, что он хочет достичь, или делает вид, что хочет достичь, так что, например, «в условиях цивилизационной нищеты рождается самосуществование». [Thoror de l’unite universelle , Фурье, 1843 и «Модернистская индустрия и общество», «Изобретение в области искусства и искусства» , Фурье, 1845]

Фурье, как мы видим, использует диалектический метод тем же мастерски, что и его современник Гегель. Используя эту же диалектику, он выступает против разговоров о безграничной человеческой совершенству, что каждая историческая фаза имеет свой период восхождения, а также ее период спуска, и он применяет это наблюдение к будущему всей человеческой расы. Поскольку Кант ввел в естествознание идею о конечном разрушении Земли, Фурье ввел в историческую науку то, что привело к окончательному уничтожению человеческой расы.

В то время как во Франции ураган революции пронесся над землей, в Англии тише, но не в этом отношении менее громадная, революция продолжалась. Пар и новое инструментальное оборудование трансформировали производство в современную промышленность и, таким образом, революционизировали весь фундамент буржуазного общества. Вялый марш развития производственного периода превратился в настоящий период бури и стресса производства. С постоянно возрастающей быстротой расщепление на крупных капиталистов и непроявленных пролетариев продолжалось. Между ними, вместо прежнего стабильного среднего класса, неустойчивая масса ремесленников и мелких лавочников, наиболее колеблющаяся часть населения, теперь привела к неустойчивому существованию.

Новый способ производства был, пока, только в начале его периода восхождения; пока это был нормальный, регулярный метод производства — единственный возможный в существующих условиях. Тем не менее, даже тогда он производил плачущие социальные злоупотребления — скотоводство бездомного населения в худших кварталах крупных городов; ослабление всех традиционных нравственных связей, патриархального подчинения, семейных отношений;переутомление, особенно женщин и детей, в ужасном состоянии; полная деморализация рабочего класса, внезапно распалась в совершенно новые условия, от страны до города, от сельского хозяйства до современной промышленности, от стабильных условий существования до небезопасных, которые меняются изо дня в день.

На этом этапе в качестве реформатора выступил 29-летний производитель — человек почти возвышенной, детской простоты характера и в то же время один из немногих родившихся вождями людей. Роберт Оуэн принял учение материалистических философов: этот характер человека является продуктом, с одной стороны, наследственности; с другой, об окружающей среде человека в течение его жизни, и особенно в период его развития. В промышленной революции большая часть его класса видела только хаос и путаницу, а также возможность ловить рыбу в этих беспокойных водах и быстро превращать большие состояния. Он видел в нем возможность претворить в жизнь свою любимую теорию и, таким образом, привести порядок из хаоса. Он уже пробовал это с успехом, будучи суперинтендантом более 500 человек на манчестерском заводе. С 1800 по 1829 год он руководил большой хлопковой фабрикой в ​​Нью-Ланарк, в Шотландии, в качестве управляющего партнера, в том же направлении, но с большей свободой действий и успехами, которые сделали его европейской репутацией. Население, первоначально состоящее из самых разнообразных и, по большей части, очень деморализованных элементов, населения, которое постепенно выросло до 2500 человек, превратилось в модельную колонию, в которой пьянство, полиция, магистраты, иски, плохие законы, благотворительность, были неизвестны. И все это просто путем размещения людей в условиях, достойных людей, и особенно путем тщательного воспитания подрастающего поколения. Он был основателем детских школ и впервые представил их в Нью-Ланарке. В возрасте двух лет дети пришли в школу, где им так понравилось, что они могли напугать домой. В то время как его конкуренты работали своими людьми 13 или 14 часов в день, в Новом Ланарке рабочий день составлял всего 10 с половиной часов. Когда кризис в хлопке прекратил работу в течение четырех месяцев, его работники получали полную заработную плату все время. И при этом бизнес более чем удвоился по стоимости и, наконец, принес большую прибыль своим владельцам.

Несмотря на все это, Оуэн не был доволен. Существо, которое он обеспечивал для своих рабочих, было, по его мнению, еще далеким от того, чтобы быть достойным людей. «Люди были рабами по моей милости». Относительно благоприятные условия, в которых он их размещал, еще далеки от того, чтобы обеспечить рациональное развитие характера и интеллекта во всех направлениях, а тем более свободное осуществление всех их способностей.

«И тем не менее, рабочая часть этого населения в 2500 человек ежедневно производила столько же реального богатства для общества, сколько менее чем за полвека до этого потребовала бы, чтобы рабочая часть населения составляла 600 000 человек. Я спросил себя: какая разница между богатством, потребляемым 2500 человек, и тем, что было бы потреблено на 600 000? »

Ответ был ясен. Он использовался, чтобы заплатить владельцам 5 процентов от капитала, который они выложили, в дополнение к чистой прибыли в размере 300 000 фунтов стерлингов. И то, что держалось за Новый Ланарк, было еще в большей степени для всех заводов в Англии.

«Если бы это новое богатство не было создано машинами, несовершенно, как оно было применено, войны Европы, в оппозиции к Наполеону и поддерживать аристократические принципы общества, не могли быть сохранены. И все же эта новая сила заключалась в создании рабочих классов ».

Примечание, lc, стр.22.

Поэтому для них были плоды этой новой власти. Недавно созданные гигантские производительные силы до сих пор использовали только для обогащения людей и порабощения масс, предложили Оуэну основы для восстановления общества; они были обречены, как общая собственность всех, на то, чтобы работать на общее благо всех.

Коммунизм Оуэна основывался на этом чисто деловом фундаменте, результате, так сказать, коммерческих расчетов. Всюду он поддерживал этот практический характер. Таким образом, в 1823 году Оуэн предложил облегчение бедствия в Ирландии коммунистическими колониями и составил полную оценку затрат на их создание, ежегодные расходы и вероятный доход. И в его определенном плане на будущее техническая разработка деталей управляется с помощью таких практических знаний — план наземного плана, спереди и сбоку и птичьего полета — все, что когда-то принимал метод социальной реформы Оуэна, практической точки зрения мало что можно сказать против фактического расположения деталей.

Его продвижение в направлении коммунизма стало поворотным моментом в жизни Оуэна.Пока он был просто филантропом, он был вознагражден не чем иным, как богатством, аплодисментами, честью и славой. Он был самым популярным человеком в Европе. Его одобрительно слушали не только люди его собственного класса, но государственные деятели и князья. Но когда он вышел со своими коммунистическими теориями, это было совсем другое. Три великих препятствия казались ему особенно для того, чтобы заблокировать путь к социальной реформе: частная собственность, религия, настоящая форма брака.

Он знал, что с ним столкнулось, если он напал на них — изгоев, отлучение от официального общества, потеря всей его социальной позиции. Но ничто из этого не мешало ему нападать на них, не опасаясь последствий, и то, что он предусмотрел, произошло. Изгнанный из официального общества с заговором молчания против него в прессе, разрушенный его неудачными коммунистическими экспериментами в Америке, в котором он пожертвовал всем своим состоянием, он обратился непосредственно к рабочему классу и продолжал работать в их среде в течение 30 лет , Каждое общественное движение, каждое реальное продвижение в Англии от имени рабочих связывает себя с именем Роберта Оуэна. Он пробил в 1819 году после пятилетних боев первый закон, ограничивающий часы труда женщин и детей на фабриках. Он был президентом первого Конгресса, на котором все профсоюзы Англии объединились в одну большую торговую ассоциацию. Он ввел переходные меры в полную коммунистическую организацию общества, с одной стороны, кооперативные общества розничной торговли и производства. С тех пор они, по крайней мере, дали практическое доказательство того, что продавец и производитель в социальном плане совершенно ненужны. С другой стороны, он вводил трудовые базары для обмена продукцией труда с помощью рабочих заметок, чья единица была одним часом работы; институты, неизбежно обреченные на провал, но полностью предвосхищая банк Прудона в обмен на гораздо более поздний период и полностью отличающийся от этого тем, что он не претендовал на панацею от всех социальных бед, а лишь на первый шаг к гораздо более радикальной революции общества.

Способы мышления утопистов долгое время управляли социалистическими идеями XIX века и все еще управляют некоторыми из них. До недавнего времени все французские и английские социалисты уважали его. Более ранний немецкий коммунизм, в том числе и Вейтлинга, был одной школы. Для всего этого социализм является выражением абсолютной истины, разума и справедливости и должен быть открыт только для завоевания всего мира в силу собственной власти. И поскольку абсолютная истина не зависит от времени, пространства и исторического развития человека, это просто случайность, когда и где она обнаружена. При всем этом абсолютная истина, разум и справедливость отличаются от основателя каждой отдельной школы.И поскольку каждый особый вид абсолютной истины, разума и справедливости снова обусловлен его субъективным пониманием, его условиями существования, мерилом его знаний и его интеллектуальным обучением, в этом конфликте абсолютных истин нет другого конца, чем что они должны быть взаимно исключающими друг друга. Следовательно, из этого ничего не могло случиться как своего рода эклектичный, средний социализм, который, по сути, до настоящего времени доминировал в умах большинства социалистических рабочих во Франции и Англии.Следовательно, мишмаш, позволяющий наиболее разнообразным оттенкам мнений: мишень таких критических высказываний, экономических теорий, картин будущего общества основоположниками разных сект, как возбуждает минимум оппозиции; то, что легче заваривается, более четкие острые края отдельных составляющих стираются в потоке дебатов, как округлые гальки в ручье.

Чтобы сделать науку о социализме, она должна была сначала быть установлена ​​на реальной основе.

Заметки

1. Это отрывок из Французской революции:

«Мысль, концепция права, сразу же почувствовала себя, и против этого старые подмости неправильного не могли стоять. Поэтому в этой концепции права создана конституция, и отныне все должно основываться на этом. Поскольку Солнце находилось на небосводе, и вокруг него закружились планеты, вид не видел человека, стоящего на его голове — то есть на Идеи, — и строил реальность после этого образа. Анаксагор сначала сказал, что Ноус , Разум, управляет миром; но теперь, впервые, люди пришли к осознанию того, что Идея должна управлять ментальной реальностью. И это был великолепный восход солнца. Все мыслящие Существа участвовали в праздновании этого святого дня.Возвышенная эмоция поколебала людей в то время, энтузиазм разума пронизывал мир, как будто теперь пришло примирение Божественного Принципа с миром ».

[Гегель: «Философия истории», 1840, с.535]

Не пора ли установить антисоциалистическое право в действии против такого учения, подрывной и общей опасности, покойного профессора Гегеля?

2. Энгельс ссылается на работы утопических социалистов Томаса Мора (16 век) и Томмазо Кампанеллы (17 век). См. Code de la nature , Morelly, Paris 1841 и De la législation, ou principe des lois , Mably, Amsterdam 1776.

3. Из Революции в разуме и практике , с.21, мемориал, адресованный всем «красным республиканцам, коммунистам и социалистам Европы», и отправлен временному правительству Франции 1848 года, а также «королеве Виктории и ее ответственных советников ».

Frederick Engels
Socialism: Utopian and Scientific

Источник статьи; Фридрих Энгельс
Социализм: утопический и научный

Первые идеи о более справедливом обществе скорее всего зародились ещё на стадии разделения общества на классы и возникновения имущественного неравенства. Следы подобных воззрений встречаются при изучении как фольклора, так и мифологии народов Азии, Европы и Северной Африки.

В Древних Греции и Риме зачатки идей утопического социализма проявились в идущем ещё от Гесиода мечтании о возвращении минувшего «золотого века», когда счастливые люди не знали неравенства, собственности и эксплуатации. Тема достижения справедливого политического устройства была одной из наиболее обсуждаемых греческими философами, искавшими решение проблемы имущественного неравенства и «естественного состояния» общества, в котором оно пребывало в доклассовые времена. Нужно также отметить и роль уравнительных реформ в Спарте, а также платоновскую модель рабовладельческого «коммунизма», осуждавшую частную собственность («Государство»).

Значительный вклад в развитие учения об утопическом социализме внесла уравнительная социальная идеология раннего христианства, несущая в общество проповедь братства, всеобщего равенства и потребительского коммунизма. Воздействие этих идей сохранило свою силу вплоть до XIX века, когда легло в основу теории христианского социализма.

Атак же очень содержательная статья рекомендовано к прочтению; wikipedia Утопический социализм

Дополнительные статьи

Издательство социально-экономической литературы. 1958  Экономические воззрения великих социалистов-утопистов Запада

Скачать utopists_v-a-voznesenskaya_1958.pdf